Неточные совпадения
Но я отстал от их союза
И вдаль бежал… Она за мной.
Как часто ласковая муза
Мне услаждала путь немой
Волшебством тайного рассказа!
Как часто по скалам Кавказа
Она Ленорой, при луне,
Со мной скакала на коне!
Как часто по брегам Тавриды
Она меня во мгле
ночнойВодила слушать шум морской,
Немолчный шепот Нереиды,
Глубокий, вечный хор валов,
Хвалебный гимн отцу
миров.
И вот в этот тихий вечер мне вдруг почуялось, что где-то высоко, в
ночном сумраке, над нашим двором, над городом и дальше, над деревнями и над всем доступным воображению
миром нависла невидимо какая-то огромная ноша и глухо гремит, и вздрагивает, и поворачивается, грозя обрушиться… Кто-то сильный держит ее и управляет ею и хочет поставить на место. Удастся ли? Сдержит ли? Подымет ли, поставит?.. Или неведомое «щось буде» с громом обрушится на весь этот известный мне
мир?..
Страшен был не он, с его хвостом, рогами и даже огнем изо рта. Страшно было ощущение какого-то другого
мира, с его вмешательством, непонятным, таинственным и грозным… Всякий раз, когда кто-нибудь умирал по соседству, особенно если умирал неожиданно, «наглою» смертью «без покаяния», — нам становилась страшна тьма ночи, а в этой тьме — дыхание
ночного ветра за окном, стук ставни, шум деревьев в саду, бессознательные вскрикивания старой няньки и даже простой жук, с смутным гудением ударяющийся в стекла…
В лихорадочном блеске мириадами искрившихся звезд чувствовалось что-то неудовлетворенное, какая-то недосказанная тайна, которая одинаково тяготит несмываемым гнетом как над последним лишаем, жадно втягивающим в себя где-нибудь в расселине голого камня
ночную сырость, так и над венцом творения, который вынашивает в своей груди неизмеримо больший
мир, чем вся эта переливающаяся в фосфорическом мерцании бездна.
«Идут в
мире дети», — думала она, прислушиваясь к незнакомым звукам
ночной жизни города. Они ползли в открытое окно, шелестя листвой в палисаднике, прилетали издалека усталые, бледные и тихо умирали в комнате.
Когда твой друг во тьме
ночнойТебя лобзал немым лобзаньем,
Сгорая негой и желаньем,
Ты забывала
мир земной,
Ты говорила: «Пленник милый,
Развесели свой взор унылый,
Склонись главой ко мне на грудь,
Свободу, родину забудь.
Но, полно думою преступной,
Тамары сердце недоступно
Восторгам чистым. Перед ней
Весь
мир одет угрюмой тенью;
И всё ей в нем предлог мученью —
И утра луч и мрак ночей.
Бывало только ночи сонной
Прохлада землю обоймет,
Перед божественной иконой
Она в безумьи упадет
И плачет; и в
ночном молчанье
Ее тяжелое рыданье
Тревожит путника вниманье;
И мыслит он: «То горный дух
Прикованный в пещере стонет!»
И чуткий напрягая слух,
Коня измученного гонит…
Точно так же, как рассказывал лесной охотник о своих
ночных страхах и видениях в лесу, рассказывает и рыбак в своей семье о том, что видел на воде; он встречает такую же веру в свой рассказы, и такое же воспламененное воображение создает таинственных обитателей вод, называет их русалками, водяными девками, или чертовками, дополняет и украшает их образы и отводит им законное место в
мире народной фантазии; но как жители вод, то есть рыбы — немы, то и водяные красавицы не имеют голоса.
В пятом часу утра, уступая неудержимому стремлению к фантастическому
миру сказок, я вскакивал в затемненной ставешками детской с кроватки и направлялся к яркой черте просвета между половинками дверей, босиком, в длинной
ночной сорочке с расстегнутой грудью.
На земле жилось нелегко, и поэтому я очень любил небо. Бывало, летом, ночами, я уходил в поле, ложился на землю вверх лицом, и казалось мне, что от каждой звезды до меня — до сердца моего — спускается золотой луч, связанный множеством их со вселенной, я плаваю вместе с землей между звезд, как между струн огромной арфы, а тихий шум
ночной жизни земли пел для меня песню о великом счастье жить. Эти благотворные часы слияния души с
миром чудесно очищали сердце от злых впечатлений будничного бытия.
Сидя рядом с Кузиным, я слушаю краем уха этот разговор и с великим
миром в душе любуюсь — солнце опустилось за Майданский лес, из кустов по увалам встаёт
ночной сумрак, но вершины деревьев ещё облиты красными лучами. Уставшая за лето земля дремлет, готовая уснуть белым сном зимы. И всё ниже опускается над нею синий полог неба, чисто вымытый осенними дождями.
Он уже перешагнул загадочную грань и теперь вступал — одинокий, беспомощный и слабый — в таинственный
мир, полный
ночных ужасов, крови и опасностей. И в этом чудовищном
мире была только одна власть — власть сидевшего с ним рядом странного, непонятного, ничего не боящегося человека.
Жуткие образы догомеровских божеств, свирепых и злобных, рассеивались, как
ночные призраки,
мир очищался от населявшей его таинственной нечисти.
И в теперешнем животном
мире мы видим много этой дисгармонии: лягушка и жаба нередко вываливается из страстных объятий самца с продырявленною грудною клеткою и растерзанными внутренностями;
ночной мотылек упорно летит на обжигающий его огонь; краб теряет от испуга свои ноги; голотурия при прикосновении к ней выплевывает собственные внутренности; самки многих животных жадно пожирают ими же рожденных детенышей.
Третий великий русский поэт, Тютчев, имел скорее консервативное миросозерцание, чем революционное. Но он все время чувствовал, что на
мир надвигается страшная революция. В странном контрасте со своим консервативно-славянофильским миросозерцанием Тютчев остро чувствовал в
мире хаотическую, иррациональную, темную,
ночную стихию. Наброшенный на
мир покров гармонии и порядка в аполлонических формах представлялся ему непрочным и тонким.
Пускай мутный сумрак души, пускай
ночные ужасы и денная тоска. Зато в полумертвом сумраке — слепяще-яркие, испепеляющие душу вспышки. Перенасыщенная мука, недозволенное счастье. Исчезает время и
мир. И отлетают заслоняющие призраки. Смейся над ними и весело бросайся в темноту. Только там правда, неведомая и державная.
Но в более глубоком смысле вся новая история с ее рационализмом, позитивизмом, научностью была
ночной, а не дневной эпохой — в ней померкло солнце
мира, погас высший свет, все освещение было искусственным и посредственным.
В это время в той камере, где был больной старик, среди темноты, чуть освещаемой коптящей лампой, среди сонных
ночных звуков дыханья, ворчанья, кряхтенья, храпа, кашля, происходило величайшее в
мире дело.